Василий Безъязыков: раненый орёл. Часть I
Василий Безъязыков: раненый орёл
Кто мы, откуда и куда идем? Вечные вопросы, на которые хотим найти ответ. Познавая мир, мы познаем себя, но и на вершине жизни признаем свое бессилие перед вечностью. Почему одним уготована славная и красивая жизнь, а другие уходят навсегда с огорченной душою? Почему об одних забывают сразу после поминальной трапезы, а о других говорят в веках?
Слепой баянист Василий Сергеевич Безъязыков прожил недолгую жизнь: родился 14 января 1907 года, умер 12 апреля пятьдесят девятого. В эти пятьдесят два года уложилась история становления государственности Тувы и ее музыкальной культуры, на которую он оказал существенное влияние.
Он – из тех, о ком помнят. Народный писатель Тувы Кызыл-Эник Кудажи ставит имя Василия Безъязыкова в один ряд с самыми выдающимися представителями русской интеллигенции, плодотворно трудившимися в Туве: «Мы не имеем права предавать забвению имена таких известных представителей советской науки, литературы и искусства, как Александр Пальмбах, Владимир Наделяев, Василий Дёмин, Степан Феоктистов, Владимир Ермолаев, Василий Безъязыков, Иван Исполнев, Алексей Аксёнов, Анатолий Шатин, Ростислав Миронович, Сергей Булатов, Сергей Майер, Иван Забродин, Леонид Шевчук, Сергей Кайдан, Леонид Израйлевич».
История жизни Василия Безъязыкова со временем превратилась в легенду. Ее детали по крупицам были собраны благодаря его сыну – Заслуженному учителю России Альберту Васильевичу Безъязыкову, Заслуженному работнику культуры Тувинской АССР Семёну Лукичу Бухтуеву, доктору культурологии Валентине Юрьевне Сузукей и многим старожилам Кызыла, помнящим незрячего музыканта-виртуоза дядю Васю.
С золотых приисков – в Урянхайский край
На рубеже девятнадцатого и двадцатого столетий семья Безъязыковых проживала в сибирской глуши – в деревне Мигна Минусинского уезда. Старики так в Мигне и остались, а их дети отправились искать себе иной доли. Разбрелись они по земле, рассеялись – не собрать, не найти.
Одного из них звали Сергеем, по отцу – Петровичем. Рано пришлось познать ему тяготы взрослой жизни. Еще мальчишкой нанялся помогать старателям, да так и остался с ними надолго. Искал свою золотую жилу. Как будто и нашел: жена его Пелагея Мелентьевна, в девичестве Николаева, была под стать мужу: никакой работы не чуралась.
В поисках лучшей жизни сменили они не один прииск Минусинского уезда: сначала приехали на затерявшийся в непроходимой тайге маленький прииск, но долго здесь не задержались. Оттуда – на речку Тёплую к золотопромышленнику Чиркову. Жили в общем бараке для рабочих. Условия – как у всех: тяжелый труд сменялся не менее тяжелым кратким отдыхом с картами, пьянкой, склоками.
После смерти Чиркова перешли к Губанову. Будто и лучше стало – занимали отдельную избу. Но изба подмывалась рекой и со всех сторон была окружена шурфами. Ходили по сходням, нередко взрослые или дети падали в реку. Так что малышей, оставляя их одних в доме, крепко запирали на замок.
Двадцать два года проработал Сергей Петрович на приисках, но и на последнем из них – Тарбатка – не озолотился. Не покидала Безъязыковых мечта о лучшей жизни. Люди говорили об Урянхайском крае, где жизнь представлялась вольной и сытной. В 1914 году, в год установления протектората России над Тувой, семья без сожаления покинула гористую и опасную Тарбатку, где на каждом шагу можно было напороться на змей.
Сложили свои нехитрые пожитки на телегу и – в путь. Дорога дальняя, трудная, колесная. Транспорт – кони да ноги. Пока доехали, намучились. Всем переселенцам дорога так доставалась, без трудностей не достигнуть земли за Саянскими горами: перевалы, затяжные подъемы, опасные спуски, броды через реки, речушки.
У Сергея Петровича и Пелагеи Мелентьевны было на ту пору трое детей: старшей – Ульяне – девять, Васе – семь, Федя – младший. Надежда, конечно же, на сыновей. Вот только Фёдор подвел – родился с недостатком: одна ножка оказалась короче другой, вряд ли получится богатырь. Зато радовал Вася, любимец отца. Всё в нем было складно, и головастый, ума – палата.
Паром с канатом в 80 пудов у слияния Енисеев
И вот семья в желанном Урянхайском крае. Поселились в местечке Булун по Большому Енисею. Природа – дух захватывает! Но на березах калачей не увидели. Надо найти свое дело, чтобы и пользу приносить, и прокормиться.
Сергей был легок на подъем. Услыхал, что русский царь на Виланах – в местечке при слиянии Большого и Малого Енисеев город строит, сразу же переселился туда. Благо, от Булуна недалеко, километров десять.
Тувинцы называли это место Хем-Белдир, что в переводе означает Слияние рек. Официальное же название новому городу дали Белоцарск. Конечно, там ничего еще не говорило о будущем городе, так, захудалая деревенька, а кругом – пустыня. Только у ручья Донмас-Суг, в местечке в западной части современного Кызыла, фактория татарская стояла, ее хозяева торговали с местным населением.
Сергей взял у нойона – правителя кожууна – разрешение на постройку дома на берегу Енисея, но впоследствии градостроители заставили его переселиться ближе к болоту, потому что он занял участок без их ведома.
Начало Белоцарску было положено, первые домики встали в ряд. Строили их переселенцы из разных мест Сибири: Томска, Красноярска, Минусинска, из деревень Нижнеудинского уезда Иркутской губернии. Прибывающие в Туву рабочие от села Григорьевка до села Верхне-Усинское шли пешком, а оттуда до Хем-Белдира их подвозили на лошадях.
В строительстве города участвовали и тувинские батраки, и русские рабочие, бежавшие с золотых приисков из-за неимоверно тяжелых условий труда и быта, а также некоторые из русских бедняков, переселившихся в Туву в предшествующие годы. Лес заготавливался в Тодже и сплавлялся по Бий-Хему. Известь обжигалась в Сарыг-Сепе и сплавлялась по Каа-Хему. Кирпич производился на месте.
Сергей был предприимчивым смолоду. И тут не прогадал: купил переправу через Енисей. Она стояла у горы Виланы при слиянии Большого Енисея (Бий-Хема) и Малого Енисея (Каа-Хема).
Интересно, что первая переправа через Енисей на торговой дороге из Монголии в Усинский край была организована в местечке Хем-Белдир в 1910 году. Это был небольшой паром, сооружение которого было поручено рабочему Вейсусу, высланному из Центральной России в Минусинск за революционную деятельность. Зимой 1909 года он с семьей переселился в Усть-Уюк и приступил к работе, а летом 1910 года паром был установлен.
Переправа у горы Виланы представляла собой более солидное сооружение – плашкоут, состоящий из парома на двух больших баркасах с настеленным на них полом площадью в 20 квадратных саженей, с перилами, рулевым колесом и десятью лодками для поддержания каната. Канат для плашкоута диаметром в два дюйма, длиной 250 саженей, весом 80 пудов был изготовлен рабочими Минусинска.
Вначале паром шел через Малый Енисей и приставал к вилочке – подножию горы, а потом дальше – через Большой Енисей. Двигался он усилиями двух лошадей, ходящих по кругу. Лошадей этих гоняли Ульяна и Василий, дети Сергея Безъязыкова, нередко до тошноты и рвоты гоняли, потому что по кругу. Сам же Сергей находился на пароме: рулил, командовал переправой.
Но недолго он наслаждался настоящим делом. Лицензию нужно было продлевать, а это не так-то просто. Скоро царские чиновники переправу у него забрали и дали компенсацию – сто шестьдесят рублей. Деньги по тем временам хорошие, но Сергей, конечно, расстроился, что у него отняли дело.
Унывать, однако, было некогда. Придумал новое занятие: купил пару больших домов и сделал заезжую. Вся семья обслуживала постояльцев: пекли, варили, стирали, мыли. Потом и баню срубили для рабочих. В строящемся Белоцарске Безъязыковы были пионерами в этом деле.
Одновременно росла и семья. 18 сентября 1914 года появилась на свет Рая – ровесница Кызыла, следом – Люба.
Босоногие экспедиции
Для детворы на новом месте всё было интересно. Вся степь была обследована, все гнезда проверены, весь лесной массив освоен, дупла обшарены.
Мальчишки знали наизусть, где, каких и сколько птенцов ожидать в каждом гнездовье, где и на что ловился хариус в Енисее, какие плоты имели лучшую серу на своих лесинах.
С ранней весны, как только расцветали первые лютики и появлялись из растаявшей земли хлебенки – дикие степные тюльпаны со съедобными луковицами, начинались нашествия орд маленьких босоножек на ближайшие степи.
Шли ватагой наикратчайшим путем – через болото. Оно жило, дышало, загадочно манило к себе. Однако туда, где росли камыши, не шли. Знали – это озерко в болоте. Искали более надежный путь. Прыгали с кочки на кочку, боясь поскользнуться. И всё же, то тут, то там раздавались громкие вскрики: очередная жертва испытывала на себе, как холодна весенняя вода, скорее не вода, а болотная жижа. Хорошо, если только замокли ноги, а бывало, и упадешь ненароком в эту грязевую жижу – совсем беда, но назад ходу нет, вперед, только вперед.
Теперь надо подняться на гору – возвышенность сразу за городскими домишками. Сейчас там больничный городок, телецентр, но тогда она была далеко за городом. Еще немного, и необозримая степь расстилалась безбрежным морем с хрустальным воздухом над ним и бездонной высотой небесного купола.
Но глаза ребятишек уже давно прикованы только к земле. И вот первый, потом еще и еще победный крик: нашел! Это то, ради чего и была предпринята вся экспедиция: робкие первые росточки хлебенок. Теперь – за дело.
Собираясь в путь-дорогу, каждый пацан, а иногда с ними увязывались и девчонки, запасался ножом. Ценился нож крепкий, с длинной ручкой. Кто-то выпрашивал у родителей лопату. Уж он-то был у ребят на особом счету: по производительности хозяин надежной лопаты превосходил всех остальных.
У каждого обязательно был мешочек, тряпичная сумка или хотя бы вместительные карманы, в них сначала хранилась заветная корочка хлеба, моментально съедаемая на горе, а потом складывалась добыча – хлебенки и степной дикий лук.
Выкопать их было непросто. Иногда ни нож, ни лопата не справлялись с каменистым упрямым грунтом, из которого выглядывали тонкие стебельки первых весенних растений. Ножи и лопаты берегли: не дай Бог, сломается, отвечать перед родителями придется по полной. А была беда и пострашнее – потерять нож. Как ни береги это сокровище, всё равно кто-то остается без него. Тут и до слез доходило: как появиться домой, где в хозяйстве имелся всего один нож?
Первые трофеи безоговорочно делились на всех и стремительно съедались. Не смущало отсутствие воды для мытья, с луковицы просто снималась нежная свежая коричневая пленочка, и обнажалась светлая сердцевина. Съедали сосредоточенно, по-взрослому оценивая вкусовые качества добычи.
А затем каждый был обязан выкопать как можно больше луковичек сладковато-крахмального вкуса, а также терпкой горечи лука и принести это богатство в семью. Пусть и другие насладятся первыми природными витаминами. Потом выхвалялся один пацан перед другим: сколько раз ходил в степь и сколько накопал хлебенок.
Но самым заветным желанием ребятни было попасть на Догээ – одну из вершин горной гряды, подступающую к городу на правом берегу Енисея. Стоило перенести все тяготы дальнего пути ради счастья побывать там.
С вершины открывались необозримые дали. От увиденного дух захватывало. Голубая извилистая лента Енисея в зеленом уборе лесов лежала, как на ладони. А небо, небо, раскинувшееся голубым шатром! По небу – изменчивые облака, причудливые, всегда новые, метаморфозы которых можно наблюдать бесконечно. А еще – орлы, свободные, смелые птицы, хозяева бездонного неба. Их плавное парение всегда торжественно и загадочно. Удивительное, завораживающее зрелище.
Теперь предстоял долгий и трудный обратный путь. Спускаться было не легче. Уже не привлекали саранки, заячья капуста, встретившаяся на пути змейка, похожие на маленьких забавных человечков зеленые кузнечики, прыгающие без устали и стрекочущие так громко, что глохли уши.
Солнце палило нещадно, сильно хотелось пить, и заблаговременно припасенные корочки хлеба давно были съедены. Уставали ребятишки от этих походов чрезвычайно, но при первой же возможности вновь шли покорять Догээ.
Вольное босоногое детство. Ребятишек не отягощали проблемы: революция, гражданская война, съезды, аресты и другие взрослые игры.
Белоцарск: все люди – наперечёт
Белоцарск, будущий Кызыл, долго выглядел деревней. План застройки двух, а потом четырех улиц казался исчерпывающе достаточным.. В списках населенных пунктов Енисейской губернии и Урянхайского края указано: в 1916–1919 годах здесь проживало 175 семей: 457 мужчин и 268 женщин от восемнадцати до шестидесяти лет.
Всё здесь было впервые, и все люди – наперечет. Так, первым и единственным на весь город электриком был Шустер, парикмахером – Недосекин, колбасником – Зайгель, сапожником – Куприянов, строителем – Исламов, механиком – Самойлов, врачом – Арутюнян, а позднее – Сафьянова.
Вскоре ряды переселенцев пополнились инженерами, топографами, землемерами, врачами, учителями, полицейскими. В расположенную в центре города церковь приехал священник. По свидетельству старожилов, первое строение православной церкви сгорело во время белоцарского боя 29 августа 1919 года. По другой версии, во время белоцарского боя церковь уцелела, а сгорела позднее – от рук неизвестных злоумышленников. Второе здание церкви было построено за городом. Со временем город разросся, и церковь оказалась внутри него.
В сентябре 1916 года недалеко от Енисея, в помещении одного из бараков, открылась первая русская школа. В настоящее время на ее месте стоит здание Дома народного творчества, в котором размещаются Министерство культуры Республики Тыва и другие ведомства. В доме, расположенном рядом со школой, была столовая. В ней кормили детей, здесь же столовались российские специалисты. В этой школе-гимназии начали учиться 47 учеников, среди которых был и Вася Безъязыков.
Роковой выстрел: погружение во тьму
Вася радовал родителей и учителей смышленостью, быстротой реакции, физическим развитием. Среди сверстников во всём и всегда был впереди. В городки, лапту, бабки ли играли, Вася был признанным заводилой.
Многие мальчишки завидовали его удачливости. Но среди них был один по-настоящему несчастливый. Буду называть его Ванькой.
Не везло ему. Бабки – суставы животных – для него собирали мать с отцом, но всякий раз этот Васька Безъязыков всё у него выигрывал.
В очередной раз прибежал Ванька к матери: «Дай бабки!» А она: «Не дам, не умеешь, не играй. Не буду больше тебе бабки собирать, иди к отцу». К отцу идти боязно, а играть хочется, но кто возьмет в игру без бабок? Размазывая слезы, прибежал Ванька к своему победителю и закричал: «Я тебя застрелю!» Васька равнодушно ответил: «Ну и стреляй!»
Не вынес Ванька обиды, и когда родители уехали из дома, вооружился отцовым дробовиком. Был вечер, игроки расходились по домам. Ванька выждал, когда Васька оказался в удобном для него месте, за домами, где никто не видит, и выстрелил. Попал в лицо.
Вася упал, потерял сознание. Ванька ужаснулся содеянному, стал в ужасе метаться. Что теперь будет? Молниеносно принял решение: чтобы скрыть следы преступления, утащить тело подальше. Схватил Ваську за ноги и поволок за навозные кучи, туда, где теперь старое кладбище. Сам же убежал и спрятался.
Случилось это в марте 1918 года. По ночам было еще так холодно, что не дожить бы раненому до утра, но случай спас мальчугана. На подводе возвращались домой родители Ваньки, увидели, что на куче что-то черное шевелится. Остановил отец лошадь, пошел посмотреть.А это Безъязыковых сынишка пытается встать на ноги. На лицо страшно смотреть: всё в крови, глаз не видно.
Кто тебя так? За что? Вася говорить не может, ослаб, чуть дышит. Положили его на подводу и привезли домой к родителям.
Конечно, злодея нашли скоро. Что ему сделали за это? Выпорол отец его как следует, но жить после этого случая в Кызыле семья уже не могла, уехала.
Долго Васю лечили, долго находился он между жизнью и смертью. Наконец, победила жизнь. Но – в кромешной тьме на всю оставшуюся будущность. Перед мальчиком встала трудная задача: учиться жить в темноте.
Попробуйте крепко завязать себе глаза и попытаться двигаться в пространстве. О, вы снимете повязку уже через десять минут, не выдержав пребывания в полном мраке.
Зрячему человеку трудно представить всю трагичность жизни во тьме – в лишенном красок мире. Как найти свое место в жизни, не оказаться беспомощным инвалидом в полной изоляции от общества, а приносить пользу?
Роковой выстрел, в одиннадцать лет лишивший Васю Безъязыкова зрения, заставил мальчика искать ответ на эти вопросы. И таким ответом стала музыка.
Все мальчишки в то время мечтали иметь собственную гармонь и играть на ней. Гармонисты имели особую репутацию: уважаемые люди, без них не обходилось ни одно торжество. Гармонь звучала везде и была вместе с балалайкой, мандолиной, домрой весьма популярным в те годы в Туве инструментом. Она стала связующим звеном русской и тувинской культур.
Вася и до этого трагического случая пробовал играть на гармошке-хромке, несчастье же сделало это умение определяющим для его будущего. Жизнь заполнила музыка, любовь к ней. Тем более, что вся его семья была очень музыкальной.
Хороший слух и голос имели его мама Пелагея Мелентьевна и дядя, брат матери, Василий Мелентьевич Николаев. Красивые голоса были у его сестер Раисы и Любови, брат Фёдор артистично играл на балалайке. Вечерами, когда семья собиралась вместе, пели. Волнами разливались голоса матери и сестер, а братья вторыми голосами поддерживали гармонию.
Вася на слух самостоятельно учился играть на всех видах существовавших в то время гармоник и почти на всех струнных инструментах.
Его стали приглашать на свадьбы, крестины, городские торжества. Для маленького городка этот слепой мальчик был музыкальным вундеркиндом. А когда родители купили ему настоящий баян, сделанный руками тульского мастера-кустаря, он выпускал инструмент из рук только тогда, когда ложился спать.
Потеря отца
Отцу Васи – Сергею Петровичу – со временем стало тесно в своей заезжей. Хотелось большего. Купцы Медведев, Шипилин и Вавилин предоставили ему кредит, чтобы Сергей мог открыть лавку с разными товарами. Но ненадолго. Времена были тревожные, политические события стали развиваться так, что в 1919 году Безъязыковы задумали уезжать из Урянхая.
А тут еще несчастье: заболела мать, Пелагея Мелентьевна. Ей была необходима операция в Томске. Пришлось собираться в дорогу ей и старшим детям – Ульяне и Василию, которого повезли на обследование в надежде, что томские врачи смогут вернуть зрение. Ульяне шел тогда четырнадцатый год, Василию было двенадцать.
10 мая 1919 года они поплыли на плоту. Тяжелой оказалась эта дорога. Вода в тот год была очень большая, страшно на реке, страшно и на берегу: под Чаа-Холем их обстреляли, но, к счастью, пули никого не задели.
Добрались до Минусинска, а здесь Ульяна заболела тифом. Когда поправилась, двинулись дальше, в Томск. Там Пелагее Мелентьевне сделали операцию, а Васю врачи обследовали и вынесли окончательный вердикт: помочь невозможно.
Обратный путь тоже был нелегким. Встречали и белоказаков, и красных партизан, но Бог берег, и они всё ближе и ближе продвигались к родному дому. В пути получили трагическое известие о гибели мужа и отца.
Дело было так. Сергей Петрович видел, что ждать лучших времен, оставаясь в Кызыле, опасно. Решил выехать. Собрался на пару с соседом.
Загрузили две подводы и доехали до села Уюк. Там их остановили красные партизаны. Среди них оказался человек, работавший у Сергея в лавке. Он заявил, что Сергей – буржуй-эксплуататор, потому что лавку имел. Второй, сосед, тоже чем-то «провинился». Их отвели в сторону от подвод и шлепнули – застрелили. А всё буржуинское, что было на подводах, поделили между собой.
Опять горе, еще больше прежнего. Осталась Пелагея Мелентьевна без кормильца с пятью детьми: два инвалида и три девчонки. Как жить?
Решила продолжать с Ульяной и Василием путь в Урянхай, ведь там остались трое её детей. Но снег выпал такой, что лошади вязли, дороги через Саяны не было. Пришлось остановиться на зимовку в селе Григорьевка.
Купили на последние деньги избушечку и корову, зиму были с молоком. Каждый, как мог, зарабатывал на пропитание. Ульяна шила, вышивала, помогала неграмотным читать и писать письма. Василий
на деревенских вечеринках играл на гармошке. Люди платили, чем могли.
Зиму прожили, а в июне 1920 года поехали дальше, в Белоцарск, который осенью этого года переименовали в Красный, а в 1926 году – в Кызыл.
От самоучки – к профессионалу
В Кызыле Вася не расставался со своим инструментом. Любая услышанная мелодия, песня – всё, что в те годы пелось в Кызыле на русском, тувинском или других языках, сразу же воспроизводилось им на баяне. Много музыки, до сложнейших классических произведений, он разучивал с патефона.
Незрячий подросток жадно впитывал и воспроизводил музыку любых стилей. Даже начал работать в ресторанчиках, которые открывали китайцы. Исчезли китайские и корейские ресторанчики и лавки в 1926 и 1927 годах: их хозяев выселили.
Позднее его музыкальный репертуар стал обогащаться еще и с помощью радио, которое Василий Сергеевич любил до конца своей жизни. Радио было его незаменимым помощником, окном в большой мир.
До 1932 года в Кызыле имелся всего один радиоприемник, установленный в почтовой конторе, которая за слушание взимала определенную плату с каждого радиослушателя. В 1932 году количество радиоточек выросло до тридцати пяти.
Пробовал и сочинять. Кое-что получилось. Например, песня-переделка о тувинке-шаманке по мотивам лермонтовской «Тамары». Она пошла гулять в народ, ее в разных вариантах пели все:
На самой вершине Саянов,
Средь гор и глубоких снегов
Тувинская юрта стояла
Подряд восемнадцать годов.
В той юрте высокой и тесной
Тувинка-шаманка жила:
Прекрасна, как ангел небесный,
Как демон, коварна и зла.
В 1928 году Василий вместе со своим младшим братом Фёдором поехал в Красноярск: учиться в музыкальном техникуме. Сейчас это Красноярский колледж искусств имени Павла Иосифовича Иванова-Радкевича, его первого директора.
Талантливого баяниста приняли сразу. Василий стал учиться, а брат Фёдор помогал ему во всём: водил на занятия и зарабатывал на жизнь.
Учитывая Васину великолепную техническую подготовленность и незаурядное трудолюбие, ему позволили пройти полный курс обучения за один год и экстерном сдать экзамены. Год напряженного труда дал прекрасный результат. Теперь, кроме баяна, он мог аккомпанировать и на фортепиано, делать оркестровки для струнных ансамблей.
Странствующие музыканты: послушать мир
Братья отправляются домой, но случайная встреча в Минусинске меняет их планы. Здесь они познакомились с известным сибирским слепым баянистом Иваном Ивановичем Маланиным, к тому времени работавшим солистом на новосибирском радио.
Иван Маланин, уроженец села Троицк Заларинского района Иркутской области, был старше Василия Безъязыкова на десять лет. Их объединил не только любимый инструмент – баян, но и общая судьба, которая к Ивану была еще более сурой: он появился на свет незрячим.
Два незрячих баяниста дали в Минусинске несколько успешных концертов. Сначала выступали каждый со своей программой, потом дуэтом. Эти выступления, знакомство с виртуозом, несмотря на слепоту достигшим высот музыкального мастерства и успешно гастролирующим по Сибири, много дали Василию. Он решил последовать примеру старшего коллеги и испытать себя.
Братья начали жизнь странствующих музыкантов. Безъязыковы гастролировали по всей Восточной Сибири, добрались и до Дальнего Востока – Комсомольск-на-Амуре, Хабаровск, Владивосток. Василий в концертах солировал, играл на баяне и струнных инструментах, аккомпанировал
брату Фёдору, который великолепно играл на балалайке.
Принимали их очень хорошо. Сольные выступления Василия всегда сопровождались бурными аплодисментами слушателей. Кроме инструментальной музыки и романсов в их программе был шахматный аттракцион: Фёдор вслепую играл с кем-либо из зрителей. Как правило, выигрывал и получал свою долю успеха.
Наездились братья по Сибири. Младший посмотрел мир, старший послушал. Захотелось оседлой жизни. Василий решил вернуться в Кызыл, а Фёдор остался в Кузнецке-Сибирском, затем переименованном в Сталинск, сейчас – Новокузнецк.
В Сталинске Фёдор женился, родилась дочь. Погиб во время войны: переходил железнодорожные пути и попал под поезд, подвела больная нога.
В Клубе советских граждан
В тридцатые годы двадцатого века центром культуры в Кызыле был Клуб советских граждан. Он был средоточием культурной жизни как для приехавших в Туву специалистов, так и для всех жителей Кызыла независимо от их национальности, сыграл большую роль в приобщении местного населения к многонациональной культуре.
По свидетельству современников, во время концертов и спектаклей зал Клуба советских граждан всегда был переполнен, хотя многие зрители не понимали русского языка. Самодеятельные артисты с успехом играли серьезный репертуар: «Ревизор» Николая Гоголя, «Женитьба Бальзаминова» и «Лес» Александра Островского, «Васса Железнова» Максима Горького.
А в центре всех культурных начинаний клуба был Василий Безъязыков. В столице Тувинской Народной Республики его знали все.
«Дядя Вася для меня остался чудотворцем и первым человеком, открывшим настоящую музыку», – так оценивала его роль в своей жизни Заслуженная артистка Тувинской АССР Марьям Алексеевна Рамазанова. В своем очерке «Золотой ключ от музыки», опубликованном в газете «Молодежь Тувы» 22 января 1982 года, актриса вспоминала:
«Самодеятельными актерами были учителя и ученики старших классов, работники банка и посольства – советские граждане, проживавшие тогда в Тувинской Народной Республике. В постановках принимал участие и профессор Александр Адольфович Пальмбах, один из создателей тувинской письменности. Все спектакли шли в музыкальном оформлении Безъязыкова.
По инициативе Василия Сергеевича была задумана постановка оперы «Наталка-Полтавка» украинского композитора Лысенко. Он сам готовил все партии этого спектакля. Необычное представление состоялось в 1932 году. Мне тогда шел одиннадцатый год. Сейчас думаю, что представление сделали двое: Василий Сергеевич и Пелагея Ефремовна Фунтикова. Зрительный зал был полон, артистов горячо встречали слушатели».
Ярким воспоминанием стала встреча с музыкантом в Клубе советских граждан для народного писателя Республики Тыва, доктора исторических наук Монгуша Бораховича Кенин-Лопсана:
«Мое знакомство с исполнительским искусством слепого баяниста состоялось в Кызыле. Тогда я был юнцом, учился в восьмом классе тувинской средней школы № 2 имени Ленина. Однажды наш классный руководитель – учитель тувинского языка Алексей Мокур-оолович Белек-Баир – привел нас в Клуб советских граждан, ныне здание филармонии, на вечер песни.
На сцену вышла молодая певица Долчун-оол в элегантной одежде. Затем – высокий человек в черном костюме в сопровождении мужчины среднего роста. Они тихо дошли до стула в середине сцены, рядом с которым стоял баян. Высокий человек осторожно сел на стул и взял в руки баян. Когда он заиграл, мне показалось, что из него вылетают серебряные бабочки. Длинные и гибкие пальцы музыканта двигались очень гармонично, извлекая из инструмента захватывающую мелодию.
В тот вечер звучали мелодии тувинских и русских народных песен, и я стал счастливым слушателем песенного дарования певицы Долчун-оол и пленником исполнительского искусства слепого музыканта – первого баяниста Тувы Василия Безъязыкова. Это была моя первая встреча со слепым музыкантом, и я на всю жизнь запомнил его, так сказочно играющего на баяне.
В истории тувинского искусства имя Василия Сергеевича Безъязыкова – музыканта, композитора, учителя, друга всех артистов Тувы – всегда будет сверкать звездой первой величины».
С музыкой – на ты
Не обходилась без Василия Безъязыкова и школа №1, одним из первых учеников которой он был. В 1935 году школа переехала в новое двухэтажное здание, которое и сейчас стоит близ Енисея.
В школе работали учителя, приехавшие из Москвы, Ленинграда и других городов Советского Союза. Очень часто творческие планы русской интеллигенции Кызыла зарождались в школе, а реализовывались в Клубе советских граждан.
Ни один школьный вечер не обходился без Василия. Были в то время и другие баянисты, но разве можно было их сравнивать с ним?
Музыканта приводили, усаживали на почетном месте, и начинался бал. Лились мелодии модных танцев, звучала классика, народная музыка. Многие ребята стеснялись танцевать, но вечера с баяном любили и просто слушали, стоя вдоль стен, а самые смелые устраивались поближе к музыканту. Василий всегда был окружен почитателями.
В школе был создан оркестр народных инструментов, которым руководил Безъязыков, затем первый в Туве шумовой оркестр, его Василий Сергеевич создал вместе с приехавшим из Москвы учителем-энтузиастом Степаном Ивановичем Шешуковым, работавшим в ТНР с 1937 по 1940 год.
Гордились в школе и своим хоровым коллективом. На встрече, посвященной ее пятидесятилетию, Степан Иванович Шешуков рассказывал: «Участники того школьного хора с энтузиазмом разучивали революционные, советские песни и даже отрывки из опер. В то время я привёз из Москвы только что появившуюся «Катюшу». С каким желанием тогда разучивали эту песню!»
Впоследствии на основе этого хора был создан городской хор.
И во время демонстрации немых фильмов Василий был незаменим: он был тапёром – музыкантом, сопровождавшим их своим исполнением.
«Рядом с ним находился кто-нибудь, кто коротко рассказывал ему о том, что происходит на экране. Например, лошади бегут, поезд идет, пшеница колышется, – вспоминала Марьям Рамазанова. – Василий Сергеевич очень точно улавливал-угадывал стиль, ритм и пластику фильмов. Всех поражала его интуиция, умение выразить в музыке суть фильма, которого он сам видеть не мог.
Так, в «Декабристах» сцену казни сопровождал реквием, а когда шел кинофильм «Абрек Заур», звучала музыка народов Кавказа. Он удивительно точно передавал настроение, от глубокой грусти до бурного веселья. А ведь всё это нужно было успевать делать по ходу развития сюжета, а для этого необходимо было обладать еще и талантом импровизатора.
Работы было много, занятость огромная. Но лицо его всегда выражало счастье быть с музыкой на ты».
Товарищ, не будем у фронта в долгу!
«Тувинский народ во главе со своей революционной партией и правительством, не щадя жизни, готов всеми силами и средствами участвовать в борьбе советского народа против фашистского агрессора до окончательной победы над ним», – такую декларацию единогласно приняли делегаты десятого Великого Хурала (съезда) Тувинской Народной Республики, открытие которого пришлось на 22 июня 1941 года – день начала Великой Отечественной войны.
В этой борьбе до окончательной победы принял участие и слепой музыкант Василий Безъязыков. В военные годы имя его становится широко известно не только в Кызыле, но и во всей республике: в составе концертно-пропагандистских бригад он добирался до самых отдаленных уголков Тувы.
Даже для молодого и здорового человека это была трудная работа. Композитор Алексей Чыргал-оол, в то время студент театральной студии, вспоминал: «Гостиниц не было, сцен – тоже. Спать приходилось на стульях. Столовых не было, но артистов иногда кормили простые люди».
Туда, где не было пути на машине, концертные бригады добирались на лошадях, плотах, пешком. Зимой – по льду Енисея и других рек. Обычно в составе таких бригад было от двух до четырех исполнителей и лектор, который разъяснял политическую обстановку и призывал людей помогать фронту. Успех концертов обеспечивал значительную помощь фронту, зрители отдавали всё, что могли: мясо, шерсть, шкуры, скот, одежду.
Сохранились фото военного сорок третьего: Василий Безъязыков и Пелагея Фунтикова, постоянным аккомпаниатором которой он был, во время таких поездок агитбригады. Один из снимков запечатлел певицу и баяниста в степи возле юрты: Василий и Пелагея – в тувинских национальных халатах, зрители расположились на земле. На другом фото они выступают на полевом стане на фоне грузовика с лозунгом: «Товарищ, не будем у фронта в долгу! Каждый пуд хлеба – удар по врагу!»
А вот они по дороге к зрителям в кузове грузовика с призывом: «Дадим государству зерно первого обмолота! Всё для фронта! Всё для победы!» Еще снимок: машина концертной бригады застряла в реке, которую пыталась переехать. Василий невозмутимо сидит в кузове, рядом – араты на лошадях: стараются помочь вытащить грузовик.
Результаты этих гастролей в военные годы были так весомы, что 19 августа 1943 года Василий Сергеевич был награжден грамотой Центрального комитета профессионального союза Тувинской Народной Республики – «за систематическое перевыполнение производственных норм выработки, за честное отношение к труду, укрепление трудовой дисциплины, а также за активное участие в общественной работе».
Грамота, напечатанная на двух языках – тувинском и русском – была гордостью семьи и бережно хранилась как единственное веское доказательство официального признания таланта и труда слепого музыканта.
Аналогичную грамоту тогда же получила и Пелагея Ефремовна Фунтикова, так много сделавшая для развития культуры в Туве в двадцатые – сороковые годы.
«Не имея никакой официальной должности в культуре и не получая за свою работу ни единой копейки, Пелагея Ефремовна делала гораздо больше, чем многие люди на официальных должностях с приличной оплатой труда. Зарплаты у нее не было, а талант был», – так вспоминала об этой удивительной женщине Марьям Рамазанова. И рассказывала о случае, ярко характеризующем Фунтикову.
Как-то приехали самодеятельные артисты из Кызыла с концертом в село Балгазын. Там деревенские женщины подзадорили Пелагею Ефремовну: «Поешь-то ты хорошо, поди, и пляшешь, а вот как снопы вяжешь?» И рано утром она вместе с ними вышла на колхозное поле и столько навязала снопов – всех опередила. Сама и перевясла – жгуты из скрученной соломы для перевязки снопов – делала. До полудня работала наравне со своими зрителями, а вечером – опять концерт.
Много лет Фунтикова руководила самодеятельным городским хором, пела в нем и как солистка, и как хористка. Наша тувинская Русланова – так называли ее в народе.
Продолжение во II части. http://tuvaculture.ru/2208-vasiliy-bezyazykov-ranenyy-orel-chast-ii.html
Зинаида КАЗАНЦЕВА
Под редакцией Надежды АНТУФЬЕВОЙ
Газета «Центр Азии»,
Добавить комментарий!